«Бериевская амнистия» весной 1953 года открыла ворота лагерей перед миллионами уголовников, что обернулось невиданным всплеском преступности в СССР.
«Лагерная» Бурятия
Начиная разрастаться с тридцатых годов прошлого века, «государство ГУЛАГ» к концу сороковых густо покрыло цепочкой лагерей территорию исторического Забайкалья.
ГУЛАГ стал настолько огромным, что его пришлось «дробить» на обособленные подразделения. По такому принципу в 1937 году было образовано территориальное управление ГУЛАГа по Бурят-Монгольской АССР.
Заключенных в ГУЛАГе было много и до войны. Репрессии были в самом разгаре. Так казалось и в годы Великой Отечественной войны, когда численность зеков была на уровне 4,5 миллионов человек.
Но уже к 1949 году их число перевалило за 5,5 миллионов и постоянно продолжало расти. При этом многие историки предполагают, что цифра в тогдашних архивах была еще серьезно занижена.
Так или иначе, до 1951 года на территории современной Бурятии располагалось пять тюрем и восемь колоний, в которых совокупно содержались десятки тысяч заключенных всех мастей.
Всесибирский хаос
Когда в начале весны 1953-го в стране была объявлена знаменитая бериевская амнистия, лазеря стали покидать десятки тысяч зеков. И вот здесь обнаружилась проблема, о которой раньше как-то не подумали.
Во-первых, освобожденные сидельцы массово ринулись к железнодорожным станциям, но железная дорога физически не могла перевезти сразу столько людей. А тем, оказавшись без денег и еды, пошли грабить и воровать.
Во-вторых, многим уголовникам было просто некуда и не кому возвращаться, и они, тут же сколотив шайки, тоже вышли на большую дорогу. И все это на достаточно ограниченном пространстве.
Новоявленным бандам было так тесно, что порой доходило до кровавых разборок между ними. А уж местному населению вообще было не позавидовать.
С учетом того, что Улан-Удэ был крупным железнодорожным узлом, сюда прибывали освобождённые зэки с Колымы и Дальнего Востока. а также из Монголии, где почти полсотни тысяч советских узников трудились на благо «дружественной республики».
В общем, блие к лету 1953 года вблизи Улан-Удэ скопилоись десятки тысяч вчерашних зеков, большинству из которых некуда было идтии не на что было жить.
Постепенно все эти орды хлынули в город. Среди них было много просто оголодавших, которые грабили магазины и дома, чтобы найти еду.
Но было немало и матерых уголовников, живших по принципу урки Барона из фильма «Холодное лето пятьдесят третьего»: «Я не работаю, а беру, сколько надо, и еще вдвое. И живу красиво».
Город в руках зеков
Спустя считанные дни столицу Бурят-Монголии захлестнула волна разбоев, краж, грабежей и убийств. Уголовники уничтожали запасы продуктов в столовых, магазинах и ресторанах, выгребали кассы предприятий.
Зеки быстро разнюхали, где находились рабочие общежития, и буквально брали их штурмом. Там жили сотни женщин-рабочих, которых массово насиловали с утра до вечера.
Малочисленность местной милиции гарантировала толпам уголовников полную безнаказанность. В это время местное население попряталось по домам, наглухо задраив окна и двери. С веревок специально снимали белье, чтобы показать – здесь никого нет. С цепей спускали волкодавов.
В течение нескольких дней опьяненные свободой и кровью зеки бродили по городу, уничтожая все, что попадалось на пути. Когда же жертв не было, бились между собой. Просто от того, что свобода действительно пьянила и очень хотелось крови.
По законам военного времени
О том, что действительно происходило тогда в городе, свидетельствуют воспоминания заслуженного юриста России Надежды Куршевой. По ее словам, летом 1953 года госучреждения Улан-Удэ в буквальном смысле перешли на осадное положение.
Именно из административных зданий постоянно звучало радио, предупреждающее жителей о том, что не надо выходить из домов до того момента, пока не придет помощь. И помощь пришла, хотя и не сразу.
Близ Улан-Удэ не было крупных воинских соединений, которые могли бы оперативно прибыть в город. Поэтому урки были фактически хозяевами Улан-Удэ больше двух недель.
Потом к городу все-таки подтянули войска из соседних областей, и началась тотальная зачистка города от бандитствующих элементов. При этом есть данные, что солдатам был отдан приказ открывать огонь на поражение, если до этого уголовник не успел упасть на землю, и сложить руки за головой.
В любом случае, чтобы освободить город от уголовников, властям действительно пришлось отступить от «норм социалистической законности». Хотя официально смертная казнь в Советском Союзе на тот момент была отменена, в Улан-Удэ преступников попросту отстреливали на улицах, словно бешенных собак.
В городе был установлен строгий комендантский час, и каждого, кто с 10 вечера до 8 утра попадался на глаза солдатам, без промедления ждала автоматная очередь.
Сколько в дни зачистки было убито зеков, не известно и по сей день. Те данные были сразу же строго засекречены. Да и, по правде говоря, местных жителей это мало интересовало. Главное, что теперь после нескольких недель бандитского беспредела город мог вздохнуть спокойно.
Долгое эхо непродуманной амнистии
Но даже после того, как Улан-Удэ очистили от заезжих зеков, здесь еще очень долго отмечал повышенный уровень преступности. В 1953-54 годах в местные суды поступало почти в два с половиной раза больше уголовных дел, чем в последнем спокойном 1952-м. Особенно участились разбойные нападения и кражи, их стало больше почти на 8%.
Все это происходил по той причине, что немалая часть амнистированных зеков, транзитом ехавших через Бурятию, так и осели в Улан-Удэ и его окрестностях. Лишь малая их часть реально встала на путь исправления. Остальные, на время затихнув после зачистки города войсками, занялась привычным для себя преступным промыслом.
Рост криминала в бурятской столице отмечался практически до конца пятидесятых годов прошлого века. Увеличилось число организованных преступных групп. К примеру, только в 1955-м милиция обезвредила в городе более 80 банд.
Фактически амнистия превратила Улан-Удэ в криминальную столицу Забайкалья. «Здесь каждый третий - вор, бандит, И каждый день ты будешь бит», – пелось тогда в дворовой песне об Улан-Удэ.
Что еще печальней, подрастающая местная молодежь во многом начала подражать матерым бандитам, а некоторые городские предместья фактически превратились в «центры криминальной субкультуры» той эпохи.
Подростков, подражавших освобожденным зекам, в Улан-Удэ называли «чавами» (от цыганского «чаво» – «парнишка»). Они носили характерные кепки-«бакланки», тапочки на босу ногу, запахнутые телогрейки, а между собой общались исключительно на «фене». А ведь когда-то Улан-Удэ был одним из самых спокойных городов СССР…
