Кто идет вслед за Алвисом Херманисом, чем пахнут мальчики и как русский бродяга стал латышем. В Риге прошел фестиваль молодой режиссуры «Латышский шоукейс».
Фестиваль малых сцен
Несмотря на кризис, за последние пару лет в Риге появилось по крайней мере две независимых площадки – «Dirty Deal Theatre» и «Gertrude Street Theatre». Это совсем маленькие залы. «Dirty Deal» («театр грязных делишек») расположен в старом кирпичном доме за центральным рынком, в той части города, которую сами рижане считают криминогенной. «Театр на улице Гертруды» -- в некогда богатом, но обветшавшем особняке с громадными потолками и старинным порталом. Возможно, лет сто назад какой-нибудь меценат давал здесь любительские представления. Сегодня каждый новый постановщик обживает и трансформирует эти небольшие пространства по-своему. В программе смотра участвовали молодые режиссеры, работающие в солидных, датируемых государством театрах, вроде Дайлес-театра или Латышского национального театра, но и их спектакли игрались на малых сценах. Так что шоукейс вполне можно было бы переименовать в фестиваль малых сцен.
Публика, состоявшая из англичан, эстонцев, литовцев, немцев, французов, нескольких русских и самих латышей, с готовностью перемещалась по городу пешком из одного тесного зальчика в другой. И гости, и хозяева хорошо усвоили, что театр, в особенности молодой и экспериментальный, не приносит больших денег, и потому ни на какие трудности никто не жаловался.
Особенность нового латышского состоит театра в том, что едва ли не все артисты владеют навыками режиссуры. Окончив актерский курс в Консерватории или Академии культуры, тут же поступают учиться режиссуре. В итоге в Латвии образовалась целая плеяда молодых артистов, удачно дебютировавших в режиссуре.
В моноспектакле Элмарса Сеньковса «Исповеди» актер Юрийс Дьяконовс по очереди перевоплощается в четырех разных персонажей: девицу, брошенную любовником, болтающую с подругой и меняющую наряды (действие происходит в примерочной магазина); парня, пытающегося объясниться по телефону со своей подружкой; обкурившегося завсегдатая клуба и юнца, репетирующего монолог для поступления в театральный. Все сыграно легко, остроумно и с долей лицедейского шика. А на следующий день тот же Юрийс Дьяконовс выступил как режиссер, показав поставленный им со студентами Академии культуры пластический спектакль-пантомиму «Ночью даже не страшно».
Девочки пахнут лимонами
В спектакле Владиславса Наставшевса «Мальчики пахнут апельсинами» все тот же Дьяконовс, ставший явным фаворитом фестиваля, сыграл доморощенного философа и футболиста Робине. На этот раз крошечная сцена «Dirty Deal Theatre» превратилась в спортивную раздевалку. Замызганные стены, неработающий репродуктор качается, как подсолнух, на длинной ножке. В одном углу – крошечная раковина. Напротив нее -- шкаф для переодевания, дверца которого, по остроумной идее художника, служит выходом на футбольное поле. Через эту дверцу на сцену вваливается измученный игрой Робине, стаскивает заляпанную глиной майку и шорты и остервенело моется. Чуть позже на тренировку является Перони, капитан команды-соперника. Кусочком угля подправляет на майке свой номер, косится на невозмутимо плещущегося Робине. Переодевается. Садится, чтобы покрепче завязать шнурки на бутсах. И, по свистку, выпрыгивает на поле.
Робине наблюдает за игрой, а после вспрыгивает на шкаф, от скуки выводя углем на стене дату: 27.09.1938. Когда измочаленный Перони буквально вползает в раздевалку, Робине снисходительно анализирует его игру, называя слабым капитаном. Перони в ответ высмеивает друга, читающего Аристотеля. Задиристый тон, обоюдные «подколы» и разлитое в воздухе эротическое влечение кончится жестокой дракой. А «неработающий» репродуктор вдруг примется транслировать в зал беседу двух ученых-философов, гуляющих по Булонскому лесу неподалеку от футболистов: оказывается, пока Робине хвастает своими примитивными познаниями в философии, настоящие философы обсуждают примитивно мыслящих индивидуумов… Одежда, стиль общения, даже голоса в спектакле точно стилизованы под конец тридцатых. А в свете, льющемся из распахнутой дверки шкафа, чувствуется не только осенняя ностальгия, но и тревожное предчувствие: 38-й сменится 39-м, и парни отправятся на войну.
Весь этот мальчишеский треп, чередующийся драками, поеданием апельсиновых корок, сплетнями о девочках, которые, оказывается, любят сосать лимонные дольки и, наверное, пахнут лимонами, сыгран отлично. Если что и мешает спектаклю, так это драматургия – слишком растянутая и многословная, проговаривающая то, что слов не требует. Впрочем, сами латыши признают, что драматургия – слабое звено их молодого театра.
Остроумно и точно придумать историю удается только именитому Алвису Херманису, чьи спектакли «Черное молоко» и «Вечеринка на кладбище» тоже участвовали в фестивале, хотя и были, что называется, вне конкуренции. И Новый рижский театр, и самого Херманиса знает и ценит весь театральный мир.
Рисунки мелом
Самым цельным, в том числе и драматургически, оказался спектакль «Бродяга». Молодой актер и режиссер Карлис Круминьш поставил его по пьесе финского режиссера Кристиана Смедса. А тот, в свою очередь, написал пьесу по мотивам старой русской притчи о страннике. Кристиан Смедс разрешил четырем исполнителям (один из которых – сам режиссер Крюминс) играть свою пьесу, не отчисляя денег автору. Его щедрость поминают по ходу спектакля, когда обнищавший герой берет ссуду у банка. На теннисном столе, где актеры вычерчивают мелом карту его странствий, появляются контуры большого здания, на котором красуется надпись «Смед$».
Играть бродягу Круминьш позвал своего коллегу, режиссера Валтерса Силиса, две другие роли доверил старшекурсникам Академии культуры Артису Дроздовсу и Каспарсу Аниньшу. Вчетвером, каждый у своей стороны стола, они ведут рассказ о парне, у которого рано погибли родители, пьяный брат повредил ему руку и сделал инвалидом, дед умер, дом сгорел. Но из всех несчастий, которые отмечаются на столе крестиками, бродяга выходит, зажав в неработающей руке старую дедовскую библию.
Мелки, спички, рюмка, крошечная фигрука Мумми-тролля, заменяющая героя на карте его перемещений, да еще старый потрепанный том – вот и весь реквизит. Однако эта незатейливая притча о необходимости веры, сыгранная в условной манере и сделанная наивными, скупыми средствами, действует куда сильнее, чем иные громоздкие костюмные спектакли. И, признаться, вызывает легкую зависть: трудно представить, кто из молодых российских режиссеров мог бы отважиться на такой простой и мощный спектакль.
