Кроме «Х» и «Ж» в русском алфавите есть еще одна сокровенная буква –- «И». Известный постановщик «Хлестакова» и «Женитьбы» выпустил на сцене Театра имени Вахтангова «Принцессу Ивонну» по пьесе Витольда Гомбровича.
Как устроена принцесса
На сцену Вахтанговского театра, где до сих пор идет его отличный «Сирано», режиссер Мирзоев, бравший долгий тайм-аут, воспитавший курс студентов, снявший кино и выпустивший пару не слишком удачных спектаклей, вернулся заметно изменившимся.
Судя по «Ивонне», он стал более прямолинеен, его метафоры не так туманны, хотя и вполне изобретательны. Прежний протагонист всех постановок Мирзоева Максим Суханов в спектакле не участвует – о былом тандеме напоминает лишь юная Василиса Суханова, появляющаяся в небольшой, но неплохо сделанной роли.
«Ивонна» начинается с фирменных мирзоевских пассов, которые повторяют все герои спектакля, любующиеся закатом не на вольном воздухе, как в тексте Гомбровича, а в обшарпанном казенном помещении, напоминающем спортзал старой гимназии.
Давний соавтор Мирзоева, художник Алла Коженкова, сделала стены раздвижными. В первом акте они сходятся углом, а во втором между ними возникает глухая шершавая стена. Еще в прологе, поглядев на безнадежный свет, проникающий из высоких окон, думаешь, что, вероятно, именно в таких залах нацисты в Восточной Европе собирали мальчиков-гимназистов и расстреливали – всех или выборочно, в зависимости от того, какое сопротивление оказывал город.
В 1938-м классик польского авангарда написал фарс «Ивонна, принцесса бургундская», действие которого происходит в некоем сказочном королевстве, но близость фашизма ощущается в пьесе так же четко, как звериная жестокость в жеманных репликах персонажей пьесы.
Пресыщенный эротическими приключениями принц Филипп встречает необычную девицу. Своим болезненным и безответным видом она страшно бесит окружающих. И хотя она чуть жива, ее подозревают в высокомерии, насмешливости и даже сладострастии – во всех тех грехах, которым подвержены король, королева, принц и их придворные. «Она до такой степени раздражает меня, что я женюсь на ней», -- заявляет принц.
Дмитрий Соломыкин играет его современный парнем. Он рослый, белобрысый, спортивный, правда, одет не в джинсы, а галифе, но чего только не продиктует мода. При виде убогой Ивонны в его уже многое повидавших глазах зажигается огонек детского любопытства: наконец-то он увидел новую, непонятную игрушку. Что следует сделать? Утащить ее во дворец, поломать на множество частей, и посмотреть, как она устроена.
Первые сцены в спектакле Мирзоева дорогого стоят. Актриса Вахтанговского театра Мария Бердинских играет Ивонну так, что зритель верит, будто в компанию артистов затесалась обычная девочка. Болезненная, кособокая, странно корежащая тонкие пальчики, но очень не глупая и потому молчаливо отворачивающаяся всякий раз, когда кто-то из героев допускает очередную жестокость или бестактность. И вот эту девочку принц Филипп и двое его подручных собираются мучить на наших глазах.
Натурализма в спектакле мало, разве что специальный столик с пилой, крючками и ножами, которые заготовил Филипп, прицепивший к поясу Ивонны трос и подвесивший ее к колосникам. Прикрыв глаза и чуть покачиваясь, она парит, как мотылек. Собственно ничего более жестокого в спектакле не происходит, но у зрителя холодок бежит по спине.
С чего начинается «Ивонна»
Короля играет Ефим Шифрин, прежде появлявшийся на сцене Вахтанговского театра в постановках Романа Виктюка. Монолог царственного бесстыдника, которому убогая Ивонна напоминает о белошвейке, изнасилованной и убитой им когда-то в той же гостиной, по которой теперь крадется полуживая от страха Ивонна, он произносит в фарсовой манере, собственно, он так и написан Гомбровичем. Но шлейф эстрадных интонаций берет верх: живая жизнь превращается в плохой театр.
Королева, которую в первом акте Марина Есипенко изображает светской красоткой, любительницей примерить маску добродушия и милосердия, во втором превращается в злобную клоунессу. Она тайно одержима стихотворством, а недужная невестка чем-то напоминает ей эти вирши, такие же безнадежно убогие и нелепые. И вот уже ее величество провинциально завывает, сжимая пузырек с ядом, готовясь то ли и впрямь убить, то ли сыграть очередную роль. Словом, Ивонна непостижимым образом провоцирует каждого вспомнить о самом себе все самое нелепое и неприглядное, а режиссер насмешливо театрализует эти воспоминания, фоном для которых служат невесть откуда доносящиеся нацистские марши.
В финале коллективный выход, разумеется, будет найден: погубить Ивонну, а потом нарядиться в траур, возвести глаза к верху и слушать скорбный хорал. И хотя зловещий ритм и абсолютная достоверность первого акта во втором теряется, все же тему, лукаво заявленную Гомбровичем, Мирзоев воплощает довольно ясно.
«Х(лестаков)» и «Ж(енитьба)» – так когда-то писались названия хитов, поставленных им в Театре имени Станиславского. Это был Гоголь нового времени, Гоголь, приправленный драйвом, бесстыдством и абсурдом бытия постперестроечной России. Нынешнюю премьеру Мирзоева стоило бы писать на тот же манер: «И(вонна)». Потому что с «и» начинаются такие актуальные слова, без которых нашу российскую действительность сегодня не опишешь: Истребление Иного и Инакомыслящего.
