В книжных новинках: Ульяна Гамаюн пишет литературный натюрморт, Ксения Букша намекает на существование «правильной» жизни, а группа писателей исследует границы «Публичной зоны».
Ксения Букша. Мы живем неправильно. М.: АСТ, 2009
«Мы живем неправильно» Ксении Букши напоминает название сборника другого питерского автора, Валерия Попова, -- «Все мы не красавцы». Рассказы Букши действительно написаны в традиции питерской прозы, культивирующей легкую интеллигентную иронию по поводу людского несовершенства. Однако не стоит ждать от книги молодой писательницы того жизнеутверждающего юмора, что составляет особенность рассказов Попова. Яркую палитру, преображавшую у Попова советскую реальность 1970-80-х, у Букши в 2000-х сменили «Все оттенки серого». Именно так называется единственная вошедшая в сборник повесть. Так что «отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина». Ветер разносит «плоские серые тучи» по всем рассказам.
Анисимов прилетает в Петербург по приглашению фирмы «Позитрон» и теряет там память. Агентство «Континуум» празднует трехлетие на небольшом кораблике, штормит, и на пиарщиков падает торт. В сборнике вообще повествование то и дело прерывается на «корпоративные вечеринки». Красавица Настя служит в банке и не может найти себе жениха. Людмила работает в бухгалтерии крупного частного вуза и не хочет замуж. Еще в одном банке работает Хабанера, и вокруг нее никак не закипают испанские страсти. Ну не получается у людей насладиться положением винтиков капиталистической машины. Единственный аутентичный фрик на весь сборник -- русский математик из Оксфорда, соблазняющий юных петербурженок монографией Гротендика. У остальных идет обычная «неправильная» жизнь: избирателей подкупают, начальник проигрывает казенные деньги.
Создается впечатление, что авторская холодность в описаниях городского жития-бытия объясняется все тем же юношеским максимализмом, которым была пропитана «Аленка-партизанка», давняя повесть Букши о «несогласных» начала 2000-х. Автор как будто намекает на то, что, захоти мы зажить «правильно», то и ее рассказы немедленно зацвели бы и запахли. О Ксении Букше говорят как о подающей надежды молодой писательнице уже лет семь, однако именно этот сборник показывает, что авансы даются не только сочинителям, но и читателям.
Публичная зона. Сборник Organic Prose. М.: Livebook, 2010
Составители предупреждают, что затеяли проект Orgаnic Prose «из любви к непопулярному жанру -- малой прозе». Действительно, антологии рассказов сейчас редкость, а особенно -- красиво оформленные. Да еще и с концепцией. Так что трудно строго судить «Публичную зону», тем более что это только первая часть проекта, дальше обещают «Сто сантиметров» и «Нулевую дистанцию», в которых рассказы должны все больше приближаться к самому потайному в человеке. А в первом сборнике, получается, разрешено говорить о чем-то более обобщенном, о «том, что, кажется, не имеет к нам прямого отношения».
Под это оправдание слишком легко верстаются неновые, уже опубликованные в авторских сборниках, рассказы. «Колокольчик» Леонида Юзефовича, «Убийца и его маленький друг» Захара Прилепина, «Убежище» Александра Кабакова на самом деле -- вступление к роману «Беглецъ». Давно объявлено и о начале нового безрадостного дня в бараке из рассказа Владимира Маканина «Наше утро». Отвратительный комендант общежития, кривоногий и хромой Стрекалов как издевался над несчастными работягами, так до сих пор и ловит кайф от чужой смиренности: «Если они работают, значит, все правильно, значит, земля вертится». Рассказ, конечно, долгоиграющий, но все же органичнее здесь смотрелись бы более свежие тексты.
Общее ощущение от сборника -- возвращение в 1990-е и к рубежу веков, когда в почете была уныло-брутальная проза с постмодернистскими вывертами. Мистические прозрения, физиологические отправления, обязательное посещение морга и поминание имени Ленина всуе. Чем серьезнее автор, тем лучше он выглядит на этом фоне. Таков, например, рассказ Александра Иличевского «Три войны». Ткань этого морока неожиданно прорывает и Виктор Ерофеев: его рассказ «Званый вечер, или Новая кухонная философия», в котором словно в сводках светской хроники перечислены имена иных олигархов и «гламуриков», напоминает, кто здесь настоящий хозяин жизни.
Ульяна Гамаюн. Безмолвная жизнь со старым ботинком / «Новый мир», № 9, 2009
Название повести 26-летней писательницы из Днепропетровска возникло из любительского перевода слова «натюрморт». Так назвал свою картину один из персонажей, художник по прозвищу Дылда: «Тупоносый ботинок, подпоясанная веревкой бутылка вина в бумажном пакете, краюха черного хлеба и громоздкая, широкоскулая, крепкая, как крестьянка, вилка, вонзенная в неуклюжую картофелину». В свою очередь автору обозначение классического жанра тоже пригодилось: образы и ситуации, действительно, уложены здесь словно предметы в натюрморте. Дело происходит на море, так что это скорее даже «пейзаж с натюрмортом».
Поначалу такое словесное пиршество кажется избыточным, утомляет, как вернисаж салонной живописи. Но ловко набросанная расстановка персонажей все меняет. На небольшом пространстве повести Ульяна Гамаюн успевает разыграть творческую и любовную драмы. В маленьком приморском городке происходит множество событий, комичных и трагичных. С Дылдой конкурирует еще один художник, самовлюбленный Робин. Из-за Робина спорят две натурщицы. А за одну из них, Лизу, «болеют» трое мальчишек. Вскоре обманутая Лиза оказывается у воды, читатель ждет уж карамзинской рифмы. Но выясняется, что Ульяну Гамаюн больше вдохновлял кинематограф. Так что экспозиция, по настроению очень похожая на феллиниевский «Амаркорд», сменяется аллюзией на самую драматичную сцену из фильма «Однажды в Америке». Эту прихотливую историю ждало неожиданное продолжение: повесть получила «Премию имени Белкина», автор не смогла приехать на церемонию. В конце концов наметившаяся было литературная дружба между Москвой и Днепропетровском не укрепилась: Ульяна Гамаюн отказалась от премии. Столичная литературная общественность была встревожена не на шутку.
