Герои Островского преодолевают летний снегопад, школьные режиссерские трактовки и нищенскую обстановку. Петербургский Михайловский театр выпустил оперу Яначека «Катя Кабанова» -- с волшебными исполнителями и в крайне убогой постановке.
Русское по-чешски
Оперу «Катя Кабанова» ставят нечасто, но, как правило, с любовью. Стиль Яначека — экспрессивный, но не экспрессионистский -- с удовольствием усваивается певцами любой школы. Это доказывают удачные постановки, в частности, на Зальцбургском фестивале-1998, где Катю превосходно спела немка Ангела Деноке. Тут есть эффектные арии и дуэтные сцены, ансамбли с колоритными типажами и красивые хоры. Оркестр, мало сказать, что шикарен -- именно он в увертюре создает классический образ Волги. Как ни странно, чех Леош Яначек обошел русских коллег в музыкальном увековечении великой реки.
Вообще этим сочинением 1921 года композитор объяснил некоторые важные, но неявные в культуре вещи. Почему, например, в его опере по драме «Гроза» нет музыкального описания грозы? Потому что это уже было сделано Чайковским в «Пиковой даме» (при том, что у Пушкина ведь никакой грозы в Летнем саду не происходит). Или другое. У Яначека за главной героиней внятно просматривается контур Лизы из «Пиковой дамы» (обе бегают на преступные свидания, обе топятся от любви). Но Катя Яначека, в свою очередь, станет контуром для другой Катерины, героини еще не написанной Шостаковичем оперы «Леди Макбет Мценского уезда» (у обеих слабохарактерные мужья, обеим предписано при расставании «кланяться в ноги», в конце концов обе совершают грех). Таких наложений и перекличек в «Кате Кабановой» наберется если не на диссертацию, так на музыковедческий диплом точно.
Сегодня особенно удивляет внятность, с какой моравский чех Леош Яначек, оказывается, встроен в русскую культуру. Кстати, наших писателей он читал в оригинале. В творческом портфеле автора из девяти опер есть две завершенные («Катя Кабанова», «Записки из мертвого дома») и две недописанные («Анна Каренина», «Живой труп») партитуры. Так что, берясь за «Катю Кабанову», директор Михайловского театра Владимир Кехман не зря надеялся, «что музыка Яначека позволит театральной аудитории по-новому взглянуть на наше литературное наследие». Музыка «Кати Кабановой» и впрямь нехрестоматийна. Заодно Кехман разыграл репертуарный реванш с Мариинкой, где после снятия с афиши неудачной «Енуфы» Яначека осталось лишь «Средство Макропулоса». К слову, после успешных лондонских гастролей Михайловского балета добиваться теперь уже оперного паритета с Мариинкой - по меньшей мере, заявка.
Собственными силами
На премьере главный дирижер театра Петер Феранец (словак по происхождению) не упустил ни одной из красок партитуры. Свежая, как волжский воздух, и избыточно эмоциональная музыка с самой увертюры шла в таком тонусе, что обязывала и солистов выкладываться максимально. Речь идет о звуковом максимуме, при котором как на ладони оказываются гибкость, выносливость, техничность и даже окрашенность вокального аппарата. Впрочем, диагностировать певцов быстро наскучило. Куда интереснее было их слушать, угадывая в голосах едва ли не спортивный настрой и какое-то общекомандное чувство азарта.
Катя в исполнении недавней выпускницы Санкт-петербургской консерватории Татьяны Рягузовой удивляла публику ярким, сочным и одновременно пластичным сопрано. Ария, где вспоминая детство, она «так бы и полетела, как птица...», переливалась ввсеми оттенками нежности, но густой, как мед, голос сохранял резвую силу и экзальтацию. Наперсница Кати, ее золовка Варвара казалась реактивной. Софья Файнберг играла ее задиристо, но и с заметным лирическим интонационным акцентом. Сделано это было не случайно. Девушки явно старались, чтобы тема «женской солидарности» не эмансипировалась, не огрубела и сохранила старомодное обаяние.
Замечательно получилась злобная Кабаниха. Наталья Бирюкова показала ее с хулиганской иронией. Немощная походка и клюки в обеих руках то и дело противопоставлялись железной силе окриков и наставлений. Точное меццо ни разу не погасло и не потерялось в общих сценах. «Темное царство» Кабанихи достало так, что во время ее кокетливых танцулек с Диким (Юрий Мончак), запуганная публика просто выдыхала напряжение, скопившееся от предыдущих сцен.
Вокальный кастинг «Кати Кабановой» убедил, что сравнительно молодая труппа Михайловского театра достигла нешуточного качества. Приглашенным тут был только минский тенор Дмитрий Попов, исполнивший партию Бориса. Все остальные — молодые солисты театра. И то, что они справились с не самой простой оперой, хороший знак.
Ошибка природы
Дурные знаки, увы, посылали режиссура, сценография и костюмное решение. Понадеявшись на немецкого гостя Нильса-Петера Рудольфа, замеченного в ряде чеховских постановок, а заодно на его сценографа Фолкера Хинтермайера, театр нарвался на трактовки, ни к Островскому, ни к Яначеку отношения не имеющие. Режиссер был откровенно смешон, говоря на предпремьерном брифинге «про модерн, пришедший в Европу вскоре после этой оперы», про «коммунистическую идеологию плюс электричество» (вольное сокращение ленинского лозунга), про «сильную натуру молодой женщины». Прямо как Дикой в разговоре с Кулигиным: «Какое еще там елестричество! Гроза-то нам в наказание посылается, чтоб мы чувствовали...». О собственных чувствах режиссер сообщил, что русский язык для него — язык Пушкина. После столь емкой информации заостряться на языке Островского и Яначека было бы невежливо.
Разумеется, никому, кроме постановщиков, не понять логики, согласно которой под оркестровый плеск Волги на сцену повалил снег, видимо, позаимствованный из опер Чайковского, а в финале на заснеженный променад после конькобежца с черно-серым флагом (символ «геенны огненной») вышла героиня в одной исподней рубашке. Незачем расшифровывать и все остальное. Реквизитной доминантой оказалась куча сваленных стульев. Атмосферной - дым. Зачем-то показали видеопроекцию лениво моргающего женского глаза, а потом — вялотекущей Волги. Всяк молодец трудился на свой образец, вышло— ни уму, ни сердцу. Разве что финальный прожектор направили в зал осмысленно: аналог кулигинского фонарика, с помощью которого у Островского вылавливают труп Катерины. Не осталось сомнений в том, что утопленники тут — мы, зрители: слушать «Катю Кабанову» хотелось с закрытыми глазами. К счастью, избавить музыкально привлекательный продукт от «блаалепия» европейской упаковки михайловцам будет несложно. Надо лишь найти хорошего специалиста по Островскому, предварительно удостоверившись в наличии у него музыкального слуха и пятерки по природоведению.
