Главным событием 64-го Авиньонского фестиваля стал спектакль «Papperlapapp». Худрук нынешнего фестиваля швейцарец Кристоф Марталер придумал изысканную по форме и скандальную по содержанию притчу о том, как выглядит современное человечество в великих декорациях прошлого. Из Авиньона -- Алла Шендерова.
Священное «бла-бла-бла»
По заведенной в Авиньоне традиции, приглашенный худрук не только формирует программу фестиваля, но и выносит на суд публики собственные спектакли, один из которых играется во дворе Папского дворца. Это самая почетная площадка фестиваля. Над головой -- ночное южное небо, которое будто подпирают зубчатые каменные стены 700-летней давности. Из-за их гигантской высоты двор-колодец кажется небольшим, но на деле он вмещает до трех тысяч зрителей. Задником сцены служит стена дворца с готическими окнами и огромным окном-розой справа. Словом, о таких гениальных декорациях можно только мечтать.
Но Кристоф Марталер, получив предложение поставить в этих стенах, говорят, едва не отказался. Режиссер, которого называют апостолом нового европейского театра, певец заката Европы, в чьих спектаклях нежность и изысканная музыкальность сочетаются с едкой пародией на современное человечество, привык к закрытым помещениям. Его верный соавтор художница Анна Фиброк стилизует их под некое пространство, застрявшее в эстетике 70-х, старомодное и нарочито равнодушное к человеку -- что-то вроде зала ожидания или чистилища, которое в одном спектакле превращается в палаты психушки, в другом становится палубой корабля и т. д. Этот «зал ожидания» в спектаклях Марталера раз за разом наполняет кучка недотеп, агрессивных, чванливых и насмерть перепуганных. На этот раз Марталер переселил их в средневековый двор. Спектакль называется «Papperlapapp» -- это немецкий аналог «бла-бла-бла», но в стенах Папского дворца кажется, что эти звуки имеют сакральный смысл.
В зеркалах реальности
Весь спектакль построен по принципу сочетания и подмены религиозных святынь привычными бытовыми деталями. Художница Анна Фиброк вставила в пустые проемы дворцовых окон пластиковые рамы -- они соседствуют со средневековыми мозаичными стеклами, слева на сцене -- резная исповедальня и скамьи для молящихся. В центре вместо кафедры – огромная стиральная машина и стеклянная витрина с прохладительными напитками. В правом углу -- склад бытовой техники и брезентовый кузов, из котороговылезает группа мужчин в мешковатых костюмах и женщин с допотопными сумочками. Худые наряжены в платья старых дев, толстуха щеголяет в красном мини -- мысль, что всем персонажам хорошо бы взглянуть на себя в зеркало, возникает сразу.
«Перед вами -- Дворец правосудия в Брюсселе, столице Евросоюза», -- восклицает рыжий экскурсовод, слепец, опирающийся на палку, мешающий европейские языки и погоняющий экскурсантов как послушное стадо. «А вот и главная достопримечательность», -- указывает он на стиральную машину, сует нос в стеклянную дверцу и благоговейно отбрасывает палку с криком: «О чудо, я прозрел!..» Из исповедальни вырываются снопы искр, экскурсанты впадают в религиозный экстаз, вскоре дверца распахивается -- как ни в чем не бывало выходит сварщик.
Марталер пародирует человеческую способность фетишизировать любой случайный предмет (в одной из сцен герои истово молятся хозяйственной сумке, в которой оказывается французский багет), реальные же чудеса воспринимать как обыденность.
Спровадив дам, мужчины укладываются спать на средневековые надгробия -- Анна Фиброк заботливо постелила на них матрасы и подушки. Под одним из персонажей надгробие проваливается, у другого ездит вверх-вниз, но это ничуть не смущает седовласого профессора психоанализа, который слезает с ложа, чтобы отправиться за баночкой кока-колы. После, обрядившись в рясы священников, которые падают на них буквально с неба, герои преспокойно жуют гамбургеры -- их скидывают появляющиеся на крыше дворца женщины. На фоне темного неба они напоминают ангелов, да и поют столь же ангельскими голосами.
Словом, пересказывать этот спектакль можно долго. Немецкий чередуется с французским и английским -- тексты сочинял Марталер в соавторстве с актерами и писателем Оливье Кадио, вторым приглашенным худруком фестиваля. Но остроумные диалоги (вроде беседы вдовы, рассказывающей покойному мужу о последних политических событиях) здесь и не главное. Куда важнее музыка: нарочито некрасивые персонажи одарены прекрасными голосами, льющиеся из окон дворца звуки Баха, Гайдна, Верди и Вагнера режиссер перемешивает до неузнаваемости, а потом заглушает угрожающим гулом: в ключевой сцене кажется, что на Папский дворец падает самолет. Впрочем, важно в этом спектакле все, и каждый фрагмент при ближайшем рассмотрении оказывается шедевром, как, например, пол, устланный Фиброк разными кусками линолеума: под стиральной машиной – обычный кухонный, рядом с исповедальней – плитка, повторяющая старинную мозаику в спальне Папы.
Разглядеть все это поподробней можно на персональной выставке художницы -- там представлены макеты спектаклей, которые оформляла Фиброк, есть и детали декораций нынешней премьеры, а рядом показывают видео прежних постановок Марталера. Называется выставка «Зеркала реальности» -- более точного определения тому, что делают Марталер и Фиброк, не придумаешь. Потому что самое впечатляющее в «Papperlapapp» -- не то, как он виртуозно сделан, музыкален, величественен и смешон одновременно, а то, что Кристофу Марталеру удалось срежиссировать не только актеров, но и зал. Недовольные его антирелигиозными выпадами зрители начитают тянуться к выходу уже минут через 20 после начала. И тут происходит поразительная вещь: во-первых, сами того не желая, они почему-то движутся в такт музыке, во-вторых точно копируют походку героев -- бестолковых экскурсантов со слепым поводырем. И чем дальше идет спектакль, сделанный медленно, словно назло торопливым туристам, тем больше нелепых персонажей замечаешь в зале. В финале никакой разницы между героями Марталера и публикой не остается. И тут в руках у актеров оказываются палки -- прихрамывая и отталкивая друг друга, они спешат в свой брезентовый кузов. Рычит двигатель, дымит выхлопная труба, но кузов не сдвигается с места...
Запретное искусство
К сожалению, до других европейских фестивалей, равно как и до Москвы, этот спектакль не доедет. Собственно, зрелище, философский масштаб которого сопоставим, пожалуй, лишь с фильмами Бергмана, Феллини и Тарковского, неотделимо от Папского двора и задумано как разовая акция. И это очень жалко -- хотя бы в контексте недавнего суда над создателями выставки «Запретное искусство». Интересно, например, как удалось бы Марталеру срежиссировать реакцию каких-нибудь представителей «Народного собора» и других радикальных хоругвеносцев, если бы они вздумали посетить «Papperlapapp».
