В филиале Московского музея современного искусства на Тверском бульваре открылась экспозиция, подготовленная галереей «Файн арт», «Автопортрет. Художественная самоидентификация ярчайших представителей российской арт-сцены». Среди произведений «ярчайших», то есть 50 художников московского концептуализма, акционизма, нью-вейва и постмодернизма, можно увидеть и опус Зураба Церетели.
Флора и фауна
В целом многосоставная выставка «Автопортрет» чем-то напоминает оранжерею, в которой одновременно распустились весенние, летние и осенние цветы. Видимо, кураторы любят очень сложные, если не сказать рискованные, артистические ароматы и цветовые сочетания. Что видно по тому, как они подбирали букеты, в которых терпкий запах соц-арта эпохи «Красной Москвы» забивает еле слышные эфиры сегодняшнего тихого неоконцептуализма, а за молодой буйной живописью московской new painting едва видны скромные гербарии давнего, тоже московского, акционизма (понятно, что в данном случае речь идет о черно-белых фотографиях перформансов).
Цветочная метафора станет тем очевиднее, если вспомнить о том, что почти полвека тому назад с легкой руки Энди Уорхола и его коллег по поп-арту в современное искусство вернулось изображение человека, до той поры терявшееся в дебрях треугольников и квадратов, подтеках краски и грудах металлолома. Впрочем, вернулся не столько образ, сколько личина, или, как принято говорить, image, который с маниакальным нарциссизмом (речь, понятно, идет о бесчисленных уорхоловских автопортретах) стал почковаться, тиражироваться, а потом, распространяясь эдакой ризомой, дал побеги на многих угодьях современного искусства. Такие, например, как дуэт британских нарциссов Гилберта и Джорджа, как французская «сладкая парочка» Пьер и Жиль, выросшая на удобренной гламуром почве масс-медиа, и многие другие.
Разумеется, образцы этой художественной культуры мутировали, изменялись особенно тогда, когда пересаживались на другую почву. Собственно говоря, этому виду местной артистической флоры и посвящена нынешняя выставка «Автопортрет». Правда, в ее каталоге, этом своеобразном атласе растений, заметно не хватает таких колючек и шипов, как опусы возмутителей спокойствия Олега Кулика и Анатолия Осмоловского, Авдея Тер-Оганьяна и Олега Мавромати. Видимо, кураторы относят их дикие выходки-перформансы и звериные оскалы к разделу «фауна». Но вот почему в экспозиции не оказалось гипернарциссического Владислава Мамышева-Монро, можно только удивляться.
Цветы и бутоны
Впрочем, садовник – не ученый-ботаник, а куратор-галерист – не искусствовед. А потому и выставку нужно рассматривать несколько рассеянно, как это делает прохожий, пережидающий непогоду в цветочном магазине среди различных кашпо и горшков. Конечно, в первую очередь в глаза бросается то, что тянется к свету, то есть живопись. Это понятное искусство, поскольку каждый хоть раз в жизни да побывал в музее. К примеру, Семен Файбисович видит себя эдаким жизнелюбивым фламандцем, держащим, правда, бокал с коктейлем, Сергей Калинин – участником какой-то комсомольской свадьбы. А вот Наталья Нестерова не хочет, чтобы ее видели, а потому повернулась к зрителю спиной. Таких закрытых бутонов на выставке предостаточно. Нужно долго рассматривать конфетную коробку с фотопортретами ударниц фабрики «Красный Октябрь», чтобы понять: автопортрета неоконцептуалистки Ольги Чернышевой среди них нет, поскольку личное растворено в коллективном. Таким же образом проводит легковерного зрителя и Вагрич Бахчанян, предлагая ему серию фальшивых советских выездных виз, в которые вместо карточки автора вклеены ложные имиджи -- фотографии Уорхола, Дали и других модернистов.
Среди уклоняющихся от кураторского призыва, как это ни удивительно, можно заметить и самого главного портретиста нашего времени – Зураба Церетели. С картиной живописного беспорядка в мастерской, как бы творческой кухней мэтра, президент Академии художеств пытается вписаться в ряды инсталляторов и концептуалистов. Впрочем, на эту игривость Зураб Константинович имеет полное право, поскольку само выставочное помещение (кстати, его бывшая мастерская) принадлежит ему.
