«Последние события» Эрвина Олафа действительно последняя из открывшихся выставок фестиваля «Мода и стиль в фотографии». Впрочем, экспозиция в ЦВЗ «Манеж» модного нидерландского фотографа не стала таким уж открытием для столичных зрителей. На фестивале 2005 года Олаф щедро показывал свои довольно рискованные для чувствительной публики снимки. Новость, пожалуй, в том, что мэтр скандального гламура заметно поутих. По крайней мере теперь он ловко упаковывает сомнительные фотосюжеты в стилистику и формат музейного произведения искусства.
О прежнем Олафе, возмутителе спокойствия, старателе множества рекламных агентств, обслуживавшем мир гламура и одновременно ерничавшем над ним, свидетельствуют лишь фотографии и видео «Последний крик» 2006 года. Две дамочки с сюрреалистической внешностью, достигнутой с помощью имплантатов и пластической хирургии (а на деле -- посредством фотошопа), долго и бестолково обсуждают достоинства модного имиджа, бесконечно предлагая друг другу сахар. Понимать надо так: мода -- сладостная, но жутко приторная, да и опасная для здоровья вещь. И в этом смысле искаженные физиономии с выпученными глазами и перекошенными ртами -- следствие этого гламурного диабета. Пожалуй, это все, что фотограф хотел сказать о современной моде. Если, конечно, не считать его знаменитую фотосерию «Мода New York Nimes», на которой манекенщицы известных домов haute couture настолько рьяно демонстрируют последние причуды моды, что, подобно растаявшим шоколадкам, влипают в полы и стены студии. Впрочем, любителям кино это напомнит фирменные затягивания в киберпространство героев прославленной «Матрицы».
Что грусть, что надежда
Вся остальная выставка посвящена тоске, меланхолии и фрустрации. О них со скорбным бесчувствием толкуют фотосерии и видеофильмы «Дождь», «Грусть» и «Надежда», впрочем, не столь различные между собой. Сам фотограф признавался, что на эти мысли его навели воспоминания о покушении на Джона Кеннеди и о теракте 11 сентября 2001 года. Откуда у Олафа сейчас взялась грусть об убиенном 35-м президенте США, понять трудно. Может быть, тогдашнего пятилетнего Эрвина это событие и правда травмировало, и теперь, в свои 50 лет, он занялся психотерапией. Но скорее всего, эта мотивация несколько притянута, как у одного из персонажей Достоевского, который время от времени впадал в гражданскую скорбь, а проще говоря, хандрил. Вероятно, такой же хандре предается теперь и Олаф. И надо сказать, делает это весьма картинно, отчего вспоминаются полотна американских гиперреалистов. В фотосерии и на видео «Дождь» некое семейство с бесконечным, пуританским терпением сидит в ожидании ужина. Сидит настолько уныло и долго, что в глазах маленького мальчика уже брезжит решение: сейчас пойду в оружейную лавку…
Бить или не бить
В «Грусти» и «Надежде» ситуации немногим лучше. Чернокожие боксеры, разошедшиеся по углам ринга, усиленно размышляют: бить, или не бить, или заняться чем-нибудь другим? Такая же двусмысленность и в сцене с учителем колледжа, понуро соображающим, что поделать с неуспевающей, но миловидной тинейджеркой: еще раз растолковать ей теорему или тут же объяснить кое-что из биологии? Грусть о чем-то, тоска по чему-то, как бы сканированные с полотен Эдварда Хоппера или Эндрю Уйета, явно свидетельствуют о стремлении Эрвина Олафа приподнять свое творчество до образцов музейного искусства, сохранив при этом прежнюю двусмысленную шаловливость. Хотя реальных оснований для грусти и надежд сейчас предостаточно. Кризис все-таки.
